A B C

“Добро пожаловать на “Родственные души”, шоу в котором мы убедимся, что ваши души породнятся! Всё, что вы хотели бы узнать на первом свидании, но так боялись спросить. За всю историю телевизионной вуайеристики, никто еще так мастерски не обнажал и не разглядывал тонкие стены лабиринта человеческого разума. Мы не остановимся ни перед чем, чтобы создать идеальную “диаду”. Включайте и смотрите!", — металлический голос отскакивает от высоких потолков пустой съемочной площадки, которая сверкает розовыми атласными рюшами и краснеет бархатными сердечками.
“А вот и он, самый главный сводник – Дуайт Райдер”.
Высокий, светловолосый мужчина, в элегантно сшитом кремовом костюме, победоносно шагает по дорожке, освещенной для него светом студии.
“Привет, привет, привет!” — ведущий сверкает своими идеальными белыми зубами. Невидимый зрительный зал, пробужденный этим светом, заходится аплодисментами.
Мужчина пожимает плечами, вяло поднимая ладони, успокаивая толпу: “Ну, ну, ну”.
“Однажды мы занесем ногу, но не будет камня, на который можно будет ступить. Последняя капля с подошвы ледника скатится по сухой ветке. А любовь продолжит жить, друзья!” — его лицо силится в улыбке триумфа, и невидимая аудитория взрывается смехом.
“Да, в какое путешествие мы все — да, все! — отправляемся! Какими замысловатыми путями идем, такими разными, но такими похожими тем, что лежит под ступнями. Идем ли мы по каждому отдельному параллельному пути в одиночку? Или они пересекаются, соединяются? Может быть, есть только одна широкая дорога, по которой мы все проходим? Может быть, мы всего лишь одно наивное стадо слепых пастушьих ягнят, стоящее на одном месте в бесконечном ничто? Да…” — он склоняет голову и задумчиво глядит на свои элегантно переплетенные тонкие пальцы.
“Но, как вы знаете, мы здесь не для того, чтобы отвечать на эти вопросы”.
Зрительный зал одобрительно бормочет.
“Давайте познакомимся с нашей гостьей. Ей 30 лет, она не умеет водить, и “вообще-то” не слушает музыку, зато в ее домашнем аквариуме 12 белых рюкинов. Пожалуйста, поприветствуем — Джейн Мэри Дейр!”
Сгорбленная фигура хрупкой женщины, спотыкаясь, пробирается через съемочную площадку, вздрагивая от грохочущих динамиков и ослепительного света, который так и норовит поймать её лицо.
— Привет, моя дорогая!
— Здравствуйте, — шепчущая женщина выглядит так, словно только что проснулась.
— Что привело тебя сюда, мой маленький ягненочек?
Ведущий наклоняет свое длинное тело к гостье, мягко подталкивая ее к креслу движением заботливой старушки.
— Эмм, я думаю, что хочу почувствовать любовь... снова.
— О, вы слышите это, слышите? Она думает, что хочет почувствовать любовь. Как это трогательно!
Лицо ведущего расплывается в восторге, а невидимые зрители совсем лишаются контроля и перебрасываются междометиями, словно снежками.
— Но ты сказала “снова”, что ты имеешь в виду?
— Последние пару лет жизнь была довольно серой. Суетливой, напряженной, но невыносимо серой. Вот как я это вижу: мрачный серый туннель, чем глубже я вхожу, тем мрачнее, невзрачнее кажется то, что лежит впереди. Единственный свет, который я могу чувствовать, находится позади меня. Я должна повернуться, чтобы увидеть тот теплый, завораживающий свет, который поражает и утешает меня…
Ее голос и взгляд падают, она становится всё меньше.
— Ну? — жадно подталкивает ведущий.
— Наверное, все себя так чувствуют, будто в прошлом жизнь была лучше. Я не знаю, правда ли это, но у меня по крайней мере было больше надежды.
— Да, ностальгия – это сладкий сироп для измученной души. Но в чем суть этого света, или, лучше сказать, его происхождение?
— Трудно поймать свет и усадить в коробку, измерить его длину, определить его начало, его конец...
— Ну, не стесняйся, мы все здесь друзья!
Аудитория одобрительно ропщет.
— Я думаю, это началось, когда я была в школе. Да, я училась. Я встретила человека, настоящего человека. Я бы не сказала, что я была чужаком в той компании, но я была довольно робкой... Думаю, в каком-то смысле это одно и то же. Я просто не чувствовала, что могу добавить что-то новое к разговору, поэтому моя роль сводилась к простому наблюдателю, моего мнения не спрашивали. Он был первый, кто спросил. Если бы нас рисовали, то непременно изобразили бы меня сгустком статического шума на заднем плане, а его фигура, на переднем плане, светилась бы теплом и значимостью. Жизнь пульсировала в нем. Я уверена, что все его сокровенные мечты сбылись. Все… Я, бывало, смотрела на него со смесью восхищения и отчаяния, зная, что между нами нет ничего похожего, ничего, что связывало бы нас как личностей, чтобы завязать дружбу. Я была уверена, что он считает меня скучной. Но знаете, какими были первые слова, которые он мне сказал? “Твоё молчание проницательно, а реакции на слова других такие живые, порой кажется, что даже твои ресницы дрожат чувством. Когда ты киваешь, я уверен, что ты соглашаешься, а не просто проявляешь вежливость, и соглашаешься ты только с тем, во что веришь”. Я очень удивилась. До сих пор помню, какими холодными были мои зрачки, открытые ветру. А он сказал: “Вот именно об этом я и говорю”.
По сиденьям в зале струятся три волны: кто-то ахает, кто-то хихикает, некоторые подражают ветру – ууу.
Ведущий облизывает губы: “Как мило! Но не отчаивайся, у нас есть угощение, которое успокоит твое томление: три завидных холостяка”.
“Наш первый участник – Адам, тридцатилетний “почти” олимпийский спортсмен, который любит ходить в походы со своим хаски Максом, пить протеиновые коктейли на завтрак и оставаться активным “24/7”. Да, именно так, он уверяет, что качает пресс даже во время глубокого цикла ночного сна. Добро пожаловать, Адам!”
Невысокий, подтянутый парень, в пунцовом спортивном костюме, демонстративно бежит трусцой из-за кулис. Он на мгновение зависает над креслом в положении гимнаста на кольцах, прежде чем с удобством усесться.
— Простоял сегодня в пробке целых два часа, пришлось не только пресс качать в сложной позе, но и жать лежа, представляешь?
— Нет, — шепчет Джейн.
— Ммм..., кстати, не мог не заметить, она сутулится. Как будто несет что-то тяжелое на плечах. В смысле, она не девочка, но и не старуха. Без обид, слабые мышцы спины – плохое впечатление.
Пока он говорит, его руки, кажется, строят невидимый дом, каждый спонтанный взлет ладоней укладывает в воздухе еще один кирпич.
— Что же это я несу на своих плечах?
— Не так уж много. В смысле, не думаю, что она смогла бы справиться с серьезной ношей. Знаю, что у женщин обычно больше жира, но ей нужен мышечный резерв. Вроде и стройная, но выглядит слабой.
— Наверное, это правда, я слабая, — Джейн неуверенно опускает ладони, пытаясь подражать замысловатым строительным ритуалам.
— Важно цель поставить. Нужно придерживаться рутины. Начни правильно питаться. Ускорь свой метаболизм. Избавься от мешков под глазами и желтоватого оттенка кожи. Скоро увидишь, тело станет совершенной машиной. Сможешь справляться с бо́льшим количеством задач, путешествовать по более широким туннелям и улавливать больше света, или что ты там делаешь…
— Спасибо тебе, Адам! Время вышло! Теперь нашей гостье предстоит обдумать этот интереснейший разговор.
Невидимая публика аплодисментами провожает первого участника за кулисы.
— Да вы поладили! Какое дружеское подшучивание!
— Не уверена… Что мы вообще будем делать вместе?
— Что вы обычно делали с тем “светом” из прошлого?
— Мы разговаривали, ходили на прогулки; одна из них мне особенно запомнилась. Однажды мы набрели на луг с высокой травой. Такое место на суше, где ты чувствуешь, что можешь плыть. Я гладила зеленые лезвия, они немного покалывали мою ладонь, но не причиняли боль. Солнце было ласковым к нам. В воздухе смешивались его свет, всё еще влажная скошенная трава на другой стороне луга и цветы черемухи. “Ты знаешь”, — сказал он. “Всего недели две назад я проезжал мимо этого луга, и он был почти голым, теперь жизнь торопит траву. Скоро она будет выше нас”. Он погладил колышущиеся травинки. Я повторила за ним, чтобы показать, что сделала это движение первой, всего несколько секунд назад, разве ты не видел? Но потом наши руки соприкоснулись. Никто из нас не отстранился, и это было странно, потому что я ожидала этого, по крайней мере, от себя. Я взяла ее руку в свою, она была полной и мягкой после скудной, жесткой травы. Я поднесла ее к своей щеке. Она так ничего и не сказала, просто стояла и смотрела. Я слегка коснулась руки губами. Я положила голову ей на грудь. Я слушала, как бьется его сердце...
— Однако! Да, ты голодный маленький ягненочек! Но тебе повезло, у нас есть еще один участник, который утолит твою жажду близости— о, прости, я хотел сказать “сближения душ”, — ведущий подмигивает зрительному залу, а тот послушно хохочет.
“Познакомьтесь с Брайаном, двадцатидевятилетним свободным музыкантом и художником. Он ежедневно занимается йогой в прямом эфире, поскольку считает, что это позволяет ему ритуализировать общение со “своей толпой”. Татуировка, с изображением его любимого животного, волка, занимает всё пространство его спины. Привет, Брайан!”
Восторженные аплодисменты безликой публики приветствуют стройную фигуру с короной из густых дредов на голове. Новый гость небрежно запахивает полы черного кимоно с изображением золотых ростков, соединяет ладони перед собой и раскланивается полукругу, прежде чем сесть.
— Духовное животное, а не просто “любимое”. Серебряный волк. Внутренняя сила и свобода, — он поглаживает бороду большим и указательным пальцами, стараясь не выдать легкого раздражения. — Доброго вам дня!
— О, моя вина! Есть ли у тебя какой-нибудь “йогический” совет, который ты мог бы дать нашей гостье, как это сделал предыдущий участник?
— Все эти разговоры о пище для тела… Как насчет масла и вина для души? Человек не может жить хлебом единым, — его проникновенные светло-зеленые глаза останавливаются на озадаченном лице Джейн. — Эти две истории только раскрывают ее “менталитет недостаточности”, вызванный, возможно, детской травмой, поэтому никакое количество куриных грудок не изменит того факта, что ей необходимо встать на путь духовного пробуждения. Кстати, она верит в Бога или богов?
— Я не знаю...
— Видите?! Токсичная пустота высасывает ее энергию, отсюда видения “туннелей” и аура отчаяния.
— Вы буддист или христианин... или? — спрашивает Джейн.
— Это не имеет значения! — восклицает он, и полы его кимоно беззвучным хлопком скрещиваются на груди. — Важно то, что я подключен к тому свету, который важен – к мирозданию, — его большой и указательный пальцы указывают на что-то, но из-за неопределенности жеста неясно, имеет ли он в виду потолок или стены.
— Что ж, здесь определенно есть о чём подумать. Спасибо, Брайан! — ведущий игриво стучит пальцем по своим часам.
Зрители хлопают; второй участник уходит, раскланиваясь во все стороны.
— Ну, маленький ягненочек, что ты о нем думаешь?
— У него красивые глаза.
— Это правда, но как насчет “света мироздания”?
— Я ничего не понимаю. Мне кажется, я запуталась еще больше.
— Это правда. Лучше избавиться от эмоционального беспорядка, — костяшки пальцев ведущего белеют на краешках кресла. — Сделай это, пока не пришел последний участник. Тебе нужно освобождение!
— Последний раз… не могу назвать это встречей, потому что он меня не видел, мы не говорили. Я думаю, что сделала что-то не так. Он был не один, с семьей, наверное, они провожали его. Отец укладывал в багажное отделение чемодан. Мать нежно улыбалась, а на глазах блестели слезы. Сестра повисла на его локте. Я позвала. Помню свой пронзительный голос и безразличный затылок. Я даже не оглянулась, просто сел в поезд. Я стояла и смотрела, как увеличивается расстояние.
Зал замирает, его дыхание резко обрывается, словно бетонный потолок рухнул и разом покрыл все головы.
“Эээ… тогда давайте познакомимся с нашим третьим участником”, — впервые на лице ведущего нет улыбки, нет даже ухмылки.
“Виллу 33 года. Наши редакторы называют его “нигилистом”, поскольку он неохотно делится личной информацией. Он говорит: “Не имеет значения, какой у него любимый цвет или какую породу собак он предпочитает на чайных кружках”.
Зрители слабо хлопают невзрачному мужчине в очках, одетому в рубашку молочного цвета и бежевые брюки.
— Ну, Вилл, что ты хочешь сказать нашей …ммм… гостье?
— Я пришел сказать, что не имеет значения, тренирует она свой таз, ест только углеводы, или молится Перуну. Она создала всё это в своей голове, этот образ настоящего человека, который — как это глупо — является “светом её жизни”? Он ушел, он на другом пути, если этот “путь”, конечно же, существует. Твой и его “пути” не пересекаются и не соединяются. Ты застряла в прошлом, но и это неправда, потому что у тебя нет доступа к прошлому, ты застряла в мираже. Ностальгия упивается кровью иллюзии, заставляет тебя гоняться за тенью, зарываться пятками в голый воздух вещей, которых больше нет, а может и не было никогда.
Он почти не двигается; его волосы сливаются с кожей, с рубашкой, с брюками. Слова, произнесенные его монотонным голосом, режут как конвейерный нож, чисто, ровными маленькими кусочками.
— Но это здесь, это существует, это во мне, — слеза скатывается по бледной, сухой щеке.
— Вот именно, что это в тебе. Цепь, которой ты приковала себя к миражу, исходит из твоих собственных рук. Но если рационально на это посмотреть...
— Ответьте мне, только честно, пожалуйста, — лицо Джейн преображается, она смотрит на бледную фигуру перед собой, смирившись. — Почему, когда я смотрю в свет мироздания и во мрак рациональности, я вижу только себя?
Таймер срабатывает без упоминания, и третий участник уходит самовольно, в полной тишине.
Через несколько секунд ведущий приходит в себя. Каждое слово неохотно шлепается из его рта: “Какие жеребцы... а? Бьюсь об заклад, трудный выбор... И всё же, А, Б или В?”
Зрительный зал не издает ни звука.